«Кремний против углерода: перспективы и риски нанотехнологий» – так называлась успешно прошедшая недавно в Петербурге научная конференция, которую организовали отдел НАТО «Наука для безопасности», а также международные фонды Naval Research, USA и Naval Research Global. Корреспондент «НВ» встретился с участником форума Олегом ФИГОВСКИМ (Израиль), одним из наиболее известных в мире специалистов по нанотехнологиям, обладателем множества научных званий и наград, в том числе премии «Золотой ангел – 2006», которая вручается лучшему изобретателю года в мире (аналог Нобелевской премии в области новых технологий).

– Олег Львович, слово «нанотехнологии» сейчас у всех на слуху, им называют очень многие вещи, но создается впечатление, что мало кто знает его истинное значение…
– На самом деле это все технологии, которые работают с элементарной структурой размерами до ста нанометров (один нанометр – миллиардная часть метра). Нанотехнологии существовали всегда. Вот только такого красивого слова не было, причем не в одной лишь технике, но и в природе. Посмотрите на шелк – это настоящее нановолокно, полученное методом молекулярной сборки. Шелковая нить под сильным микроскопом выглядит как трехмерная застежка-молния, отсюда ее необычные свойства. Тутовому шелкопряду несколько миллионов лет, но вряд ли эта бабочка знает слово «нанотехнологии».
Другой пример – дамасская сталь. Ее делали в Средние века в Сирии, потом секрет был утерян, но некоторое количество изделий сохранилось. Недавно специалисты Массачусетского технологического института (MIT) в США наконец раскрыли секрет дамасского чуда. Выяснилось, что древесный уголь в Сирию привозили из Индии, а в стали углерод присутствует в виде нанотрубочек. Как так получилось – непонятно, но именно эти трубочки делали сталь очень прочной и гибкой. Теперь подобный материал создают в петербургском институте «Прометей».

– Почему в конце прошлого века вдруг возник такой спрос и даже мода на нанотехнологии?
– Как говорят французы, шерше ля фам. В 1999 году президент США Билл Клинтон, чтобы отвлечь внимание общественности от скандала с Моникой Левински, по подсказке своих советников объявил новый национальный проект – нанотехнологии. Заодно он начал две войны, но это совсем другая история. С этого и начался нанотехнологический бум с миллиардными вложениями.
– Но ведь он не мог возникнуть на пустом месте?
– Конечно нет. Нанотехнологии объединили несколько других отраслей, существовавших задолго до 1999 года, – коллоидную химию, молекулярную биологию... Сейчас существуют наноматериалы, нанобиология, появляется наномедицина. Я занимался коллоидной химией много лет. Теперь возглавляю научный центр, который не только ведет исследовательскую работу, но и производит наноматериалы в промышленных объемах.

– А как лично вы пришли к изучению нанотехнологий?
– Окончив школу, я захотел стать кинематографистом, даже поступал во ВГИК и был руководителем любительской киностудии. Но потом все бросил и окончил Всесоюзный заочный инженерно-строительный институт. Уже в 19 лет сделал первое изобретение – асфальтобетонное покрытие для посадочной площадки «Бурана». В 20 – прочитал первый научный доклад на заседании президиума Академии архитектуры и строительных наук СССР. В 21 – написал первую техническую книгу. За полвека научной деятельности у меня накопилось около полутысячи изобретений. Одно из них, кстати, знают все – клей «Бустилат».
Из-за этого однажды произошел смешной случай. Однажды на меня написал «телегу» замдиректора по режиму: «Доктор Фиговский является агентом одной из империалистических держав». И знаете, как он это обосновал? Упомянув, что благодаря моим работам удалось решить не менее шести актуальных проблем народного хозяйства, он сделал вывод, что на меня работает целый институт прикрытия в одной из этих империалистических держав... Дескать, один человек не может сам сделать такие открытия... В общем, нанотехнологиями я, как и некоторые другие ученые, занимался давно. Еще раньше, чем появилось это слово.

– Как ваши технологии работают сегодня в практической сфере?
– Мы развиваем относительно новый метод SDP – Super Deep Penetration (сверхглубокое проникновение), называемый также эффектом Ушеренко. Например, в твердый металл «выстреливаем» микрочастицами керамики и получаем нановолокна. Таким образом металл «армируется» керамикой и приобретает особую прочность – из него можно делать отличные резцы и буры. Алюминий «армируем» золотом и получаем материал для электротехники с ценой почти как у алюминия и электропроводностью почти как у золота. А еще наш центр производит неядовитые, экологически безопасные неизоцианатные полиуретановые краски и клеи, то есть массовые строительные материалы.

– Интересно. Выходит, то, о чем в России говорят как о некоем таинстве, у вас уже работает на людей. А как России догнать тех, кто ушел вперед?
– Догонять никого не надо, надо сразу строить нечто новое. В России уже идут очень мощные капитальные вложения в нанотехнологии – это хороший старт. Я выдвинул идею создания объединенного института нанотехнологий наподобие Курчатовского института в Дубне, основанного 65 лет назад. Только теперь уже не придется для этого строить город на 40 тысяч жителей. Ведь благодаря глобальной сети стало возможным не только налаживать связи ученых со всего мира, но и проводить распределенные вычисления.

– Из ваших слов ясно, что у нанотехнологий огромный потенциал. Но не могут ли они стать опасными в неумелых или преступных руках?
– Конечно, могут. Наночастицы благодаря своему крошечному размеру способны проникать внутрь организмов человека и животных и даже внутрь клеток. Где они в итоге могут оказаться, никто вам не скажет. К примеру, наш метод сверхглубокого проникновения в перспективе должен заинтересовать военных. Научившись стрелять наночастицами в самолет или ракету, можно уничтожить всю бортовую электронику. Не случайно, наверное, в США половина финансирования нанотехнологических исследований проходит по бюджету военного ведомства.

– А каковы, на ваш взгляд, перспективы российской науки?
– Три года назад по приглашению спикера Совета Федерации Сергея Миронова я участвовал в форуме «Интеллектуальная Россия», где как раз обсуждался вопрос, который вы задали. И я говорил: главное – финансирование.
Сейчас в России даже очень умный человек не сможет пробиться в науку. Не появится новый Ломоносов: ребенок будет ходить в плохую школу и вряд ли поступит в хороший вуз, тогда как во всех остальных странах работает целая система поиска талантов. Было нечто подобное и у нас – в СССР существовали физико-математические школы, но теперь и туда зачастую поступают за деньги. Кстати, о вузах, ведь в первой сотне мировых университетов вы уже не найдете ни МГУ, ни СПбГУ. Кто и где будет учить работе с нанотехнологиями?
Все зависит от того, как государство будет строить свою политику. Я вижу его стремление, и это уже обнадеживает.